Дупло Совы

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЖИЗНЬ
Эта раковая опухоль никак меня не беспокоила. Ее обнаружили случайно при обследовании по совсем другому поводу. И операцию назначили так быстро, что я не успела впасть в ступор от ужаса, как это бывает со многими, если судить по рассказам самих пациентов и описаниям в литературе. Операция прошла успешно. Лица врачей источали энергию и радость победы над смертельной опасностью, таившейся в моем теле. Правда, у меня оптимизма было поменьше. Мешали физическая слабость и сознание, что с нею теперь придется мириться, и, и может быть, всегда.
* * *
Когда врачи Парацельсус-Клиники Гольцхайм в Дюссельдорфе (Paracelsus-Klinik Golzheim Düsseldorf) после операции дали мне направление в реабилитационную клинику (Reha-Klinik), я согласно кивала головой, но не очень понимала, о чем идет речь. Санаторий, что ли? Оказалось, не совсем! Во всех определениях этого слова на русском языке главными целями называют не столько лечение, сколько отдых.
Медицинская же реабилитация в Германии построена на системе медицинских, психологических и педагогических технологий, которые направлены на устранение или уменьшение ограничений жизнедеятельности после перенесенного заболевания или травмы и на максимальной компенсации нарушенных функций. Главная цель специалистов в этой области — помочь пациенту стать функционально полноценным и независимым от посторонней помощи насколько это возможно. Эта сравнительно молодая отрасль медицины развивается бурно. Например, еще в 2012 году в этой отрасли работало 119312 человек – почти вдвое больше, чем за шесть лет до того. Экономически она оказалась весьма доходной. Те огромные средства, которые в нее вкладывают больничные и пенсионные кассы, возвращаются с лихвой и сокращением выплат по инвалидности, и уменьшением потребности в помощи по уходу за людьми, прошедшими успешную медицинскую реабилитацию.
История некоторых центров насчитывает больше ста лет. Это современные, технически и методически оснащенные, специализированные многофункциональные медицинские учреждения. Некоторые из них многопрофильные, они предлагают реабилитацию и восстановительное лечение по самому широкому кругу заболеваний: реабилитацию после инфарктов, инсультов, травм, неврологическую реабилитацию. Другие выбрали более узкий профиль. Такова „Klinik am See Bad Gandersheim“ — специализированная клиника онкологической реабилитации, куда направили меня.
* * *
Такси подъехало к дому точно, как было назначено, в восемь утра. Я осторожно спросила, сколько мне будет стоить дорога. «Касса это оплачивает», — коротко ответил шофер. Проплыл за окнами Дюсселдорф, урбанизированные пейзажи наиболее густо в Германии заселенной земли Северный Рейн-Вестфалия сменились лиственными лесами и маленькими городками Нижней Саксонии…
Промелькнул сам Бад-Гандерсхайм – старинный, тихий и живописный город в гористой местности, неподалеку от знаменитой горы Броккен, она же – Блоксберг, воспетая еще Гёте и Гейне. Сюда, по легенде, на Вальпургиеву ночь, с 30 апреля на 1 мая слетаются на метлах все окрестные ведьмы. Говорят, в соседнем городе Санкт-Андреасверг у подножья легендарной горы Броккен живут целых двести ведьм. Раз в году, в Вальпургиеву ночь, с 30 апреля на 1 мая, они показывают свое истинное лицо: нос крючком, в бородавках, всклокоченные волосы. По этим приметам, как уверяют местные жители, можно безошибочно узнать настоящую ведьму. По крайней мере, карнавалы в окрестностях – самые настоящие.
Сам Бад Гандерсхайм знавал периоды расцвета еще в десятом, шестнадцатом и восемнадцатом веках. Его архитектура молчаливо свидетельствует об этом. В средние века он то обретал независимость, то терял ее. Эпоха Реформации сильно повлияла на его внешний облик. Местные жители знают и не столь романтические моменты истории этих мест. Во время ГДР гора Броккен имела огромное стратегическое значение. Там распологались важные объекты радио и телевещания, а также Группы советских войск, пограничных войск ГДР и штази (Госбезопасности ГДР) . С 1961 до 1994 года там была «закрытая зона».
Сегодня в Бад Гандерсхайме, по данным Википедии живут всего 9946 человек. Три крупные реабилитационные клиники на его окраинах, окруженные парками в почти сельской тишине, дают работу значительной части населения городка.
* * *
И вот на взгорке возник современный комплекс белоснежных зданий под красной черепичной крышей. Он приобрел нынешний вид в 1979 году, после реконструкции. Большие окна, под ними – уютные балкончики. В одном из этих номеров предстояло жить и мне.
Распахнулись автоматические стеклянные двери – и я оказалась в огромном холле. В углу – регистрация. А большую часть занимает кафе. Как потом оказалось, иногда оно превращается в концертный зал – артисты охотно приезжают сюда на выступления. На залитой солнцем террасе, как всегда в хорошую погоду, полно народу. Только здесь и на открытом воздухе, даже за пределами здания, курить запрещено строго –это правило соблюдать приходится даже самым заядлым курильщикам!
В регистрации мне выдали два ключа: от комнаты и от почтового ящика на стене. В ящик посоветовали заглядывать каждый день. Туда кладут план лечебных процедур и мероприятий на следующий день — для каждого пациента индивидуально.
Позже я спущусь к бассейну, где и для меня предусмотрены занятия, и найду возле него две неглубокие водные дорожки: одна – с холодной, другая – с теплой водой. Очень освежает усталые ноги!
Различные виды лечебной гимнастики, ингаляции, водные процедуры – все расписано по минутам. И зал с тренажерами для разных видов мышц, ослабевших за время болезни. Тренер каждый раз устанавливает для каждого пациента индивидуально нагрузку. Занятия проводят небольшими, по восемь-десять человек, группами – и, удивительное дело, по времени все стыкуется. Долго ждать своей очереди приходится крайне редко! Такая четкость бывает только результатом серьезной организационной работы – причем, во всем! Даже в столовой, огромной, светлой и, несмотря на размеры, уютной, продумано даже, кому соседствовать за столиками. Администрация старается учитывать и диагноз, и возраст, и даже место постоянного жительства своих клиентов, чтобы людям было легче заводить контакты друг с другом.
Знакомство на прощание
А вот у меня новые контакты как-то не складывались! Я здоровалась с соседями, мы улыбались друг другу, но разговор не завязывался. Дистанция оставалась такой же, как в первый день, когда меня заведующая залом подвела к моему месту за столом. Это меня не обижало. Да и с чего оно могло было быть по-другому?! Все мы тут были люди немолодые, обремененные своими болезнями — которые, что хорошо, тоже никто не обсуждал.Правда, душа устала от этого постоянного одиночества среди ставших уже знакомыми лиц! Так это и продолжалось все три недели, до самого последнего дня. После ужина я сказала сразу всем, что уезжаю. А потом случилось неожиданное. Одна из моих соседок, Моника, воскликнула: «Ну, с Вас – шампанское!» Как же я могла не поймать ее на слове?
Естественно, через пару часов мы сидели в кафе, в холле. И пили безалкогольное шампанское – другого там нет, не положено! Лица оживились и раскраснелись, как от настоящего шампанского. Мария-Луиза показывала фотографии внуков, которых запечатлела фотокамерой мобильника . Человек с редким в Германии именем Эрк мягко улыбался всем…. И отчуждение растаяло, будто его и не было!
Рано утром ко мне в двери постучались. Это Моника пришла разбудить меня – на всякий случай, если просплю. А я даже не знала, что ей известно, где я обитаю! Мы вместе спустились в столовую. Мои соседи подвигали мне стул, делали бутерброды в дорогу. И даже проводили до самых входных дверей…
Мы не обменялись адресами. Вряд ли я увижусь с ними. На прощание я сказала: «Вы согрели мне душу!» И было это абсолютно искренне.
Клавдия РОТМАНОВА

Праздновать юбилей «Наш Театр» из Дюссельдорфа собирается в мае, хотя ему уже в апреле исполнилось десять лет. Режиссер и бессменный руководитель этого коллектива — Эриель Гаврилов. Я познакомилась с ним давно, года за два до рождения «Нашего Театра». И при первой встрече он сказал:
— Создавать театр и ставить спектакли — это главное, что я умею делать хорошо и профессионально…
Оказалось, что и он помнит те давние слова, сказанные мне.
Совсем Наш Театр!
Название для театрального коллектива искали с самого начала старательно, по принципу «Как вы лодку назовете, так она и поплывет». Обиходное его определение было предварительным, рабочим – да так и осталось! Выросло до символа.
Кредо «Нашего Театра» на его cайте. «Три источника: психологическая глубина, традиции российского искусства и русская речь — составляют основу «Нашего Театра»; именно они и дают нам надежду, интегрируясь в новое общество, сохранить себя и ту уникальную культуру, носителями которой мы являемся».
В своем умении создать театр из ничего режиссер был уверен. Выпускник Высшего театрального училища им. Щукина в Москве, Эриель Гаврилов в России создал несколько профессиональных театральных коллективов, действующих и по сей день. Работал в разных городах — от города Полярные Зори в Мурманской области до родного Пятигорска. Поставил сорок шесть спектаклей. Что получится в новых условиях, в Германии, было непонятно. Но убежденность в том, театр на русском языке со своей неповторимой атмосферой и традицией необходим тем, кто вырос на русской культуре, придавала сил. И театр состоялся. Люди приходили, чтобы сыграть роль в каком-то одном спектакле — и оставались рядом. Постепенно собрался костяк «Нашего Театра», команда единомывшленников. Это не только актеры!
Годами в коллективе работают художник-декоратор Маргарита Маркушева и хореограф Елена Романовских. Они профессионалы . Маргарита Маркушева умеет своими руками запылить материал так, чтобы колонны выглядели мраморными. Умеет набить рисунок на ткань. И умеет выстроить декорации так, чтобы они полностью соответствовали замыслу режиссера. Хореограф Елена Романовских подбирает музыку по частям, по кусочкам, создает музыкальный рисунок. Потом она приходит со своими находками к режиссеру. Только после этого начинается работа с актерами.
— Вот так, согласно Вахтанговской школе, и создается спектакль – то есть пьеса, воплощенная психологически, в пластике, музыке, цвете, — поясняет Эриель Гаврилов.
По страницам старых афиш
Первый спектакль по пьесе Ива Жамиака «Месье Амилькар» в его постановке как раз и состоялся десять лет назад, 17 апреля. Тринадцать раз выступал коллектив с ним в Дюссельдорфе, Дуйсбурге, Дортмунде, Эссене .
Потом режиссер обратился к детской аудитории, поставил сказку «Два Клена» Евгения Шварца – оказалось, что дети жаждут театрального зрелища еще больше, чем взрослые! Так с тех пор и повелось. Выбирается для постановки пьеса, обращенная к взрослой интеллигентной публике, знающей толк в русском театральном искусстве. А следующая – для детей. Так составился репертуар театра за десятилетие. И мы видим на сайте старые афиши: «Играем в дружную семью» по Марку Камолетти, знаменитая сказка Карло Гоцци «Любовь к трем апельсинам», и не менее знаменитая «Снежная Королева» Ганса-Христиана Андерсена…. И вот премьера нынешнего сезона – очень непростой для постановки, метафоричный в цветовых решения, глубоко философский спектакль, трагедия Жана Ануя «Антигона».
Игра стоит свеч!
«Наш Театр» по-настоящему окреп, у него есть и своя зрительская аудитория, и друзья. Среди друзей «Нашего Театра» — академик Софи Тахалова, которая живет и работает в Венло. Она — известный авторитет в области альтернативной медицины. Объединение Engagement e. V., в котором с 2009 года состоит «Наш Театр», также поддерживает его и финансово, и информационно.
— В общем-то можно праздновать несомненный успех? – спросила я.
Эриель Гаврилов ответил:
— Помните, десять лет назад я был убежден, что русский театр в Дюссельдорфе всем, вдохнувшим той великой театральной культуры, необходим так же, как мне? Но вопрос «Кому это нужно?» никогда не теряет актуальности. Теперь я вижу, что больше всего в театральном искусстве, основанном на русской театральной школе, нуждаются подрастающие наши дети, молодежь. Мы уже несколько сезонов чередуем спектакли для взрослой публики и для детей. Наши спектакли для детской аудитории всегда собирают полные залы. Публика ждет их. Значит, игра стоит свеч!

Клавдия РОТМАНОВА

Бал был в разгаре. Праздновалась помолвка королевской дочери — принцессы Анны с заморским царевичем. Весь дворец был украшен самыми диковинными цветами со всего света. Горели тысячи свечей, паркетный пол был так натерт‚ что в него можно было смотреться, как в зеркало. Дамы и кавалеры, разодетые в пух и прах, развлекались приятной беседой, танцами и мороженым. А какой был стол!..
Вдруг, в разгар общего веселья, в зал вошла старуха. Она опиралась на суковатую клюку, за спиной у нее была холщовая торба. Растоптанные валенки оставляли на сверкающем паркете грязные мокрые следы. Как попала в зал эта безобразная нищая старуха? Ни один человек, кроме принцессы Анны, не знал, кто она. Сгорбленная сухая фигура приблизилась к невесте. Никто не успел и опомниться, как она стояла рядом с невестой, сияющей надменной радостью молодости, красоты и близкого счастья.
— Узнаешь ли ты меня? – спросила старуха девушку, и глаза ее сверкнули голубым огнем.
— Как она сюда попала? – пробормотал король.
— Кто это такая? – в недоумении зашептались фрейлины.
— Да уберите же из зала это чудовище! – заверещала мать жениха.
— Так узнаешь ли ты меня, дитя мой-повторила старуха, глядя в прекрасное смущенное лицо девушки.
Ах, принцесса Анна узнала ее, свою кормилицу. Сердце принцессы защемило от сострадания и чувства вины, доселе не знакомого ей. Ее одну Анна не пригласила на свое торжество – постеснялась старости и убожества кормилицы. «И зачем она появилась здесь, незванная?..» промелькнуло в мозгу принцессы. И старая женщина все это прочитала своим мудрым взором. И, покачав геловою‚ сказала:
— Нет, не быть тебе счастливой, Анна, пока не освободишься от гордости и презрения, пока не пройдешь путь одиночества и печали. Дорогу ко мне ты знаешь. А чтобы вернее дойти –возьми мою клюку…
Сказала это — и растворилась в воздухе. Только тут Анна поняла, что кормилица ее – колдунья.
Сильный ветер пронесся по залу. Свечи погасли. В окна ворвался холодный декабрьский
ветер. В неожиданно наступившей темноте слышны были только топот разбегавшихся гостей да крики ужаса. Когда же вновь зажглись свечи, вместо прекрасной девушки с короной черных волос и спящими очами в подвенечном наряде стояла безобразная старуха с клочковатыми седыми косами. Такой стала Анна за несколько мгновений.
— О, ужас – пролепетал жених и упал в обморок.
— Отыскать принцессу и выгнать из дворца… хм… ЭТО! – распорядился король-отец.
Десятки зеркал повторяли страшное отражение. Анна взяла клюку, оставленную кормилицей, и вышла в ночь. Мелкое снежное крошево носилось в воздухе, проникало сквозь легкое шелковое платье, леденило душу. Но принцесса не чувствовала холода. Ее атласные, туфельки промокли насквозь, потом и вовсе потерялись где-то в снегу. Анна шла через огромный лес, не останавливаясь. Где-то выли звери, чьи-то глаза-следили за девушкой, горя желтым хищным светом. Но, и этого не замечала принцесса. Она двигалась к небольшой избушке на самом краю огромного королевства, которое должна была унаследовать еще совсем недавно.
И вот засветилось окно старого дома, где жила кормилица. Вошла Анна в дом, поклонилась и заплакала:
-Прости меня, матушка, кормилица! Верни мне мою молодость и красоту!
И ответила ей кормилица-колдунья:
— Если кто-нибудь полюбит тебя, то вернету и молодость, и красоту твою. Но сердце твое заледенело, дитя мое. Потому иди и узнай то, что тебе надлежит: холод и голод, труд и нужду.
Тридцать лет и три года учила она Анну собирать целебные травы, разговаривать со зверями, читать человеческие мысли так же просто, как люди читают книгу. А потом велела ей возвратиться и поселиться под городской стеной столицы королевства.
Так Анна и сделала. Все уже забыли ее. Король с королевой давно умерли, страной правил младший брат Анны, злой и коварный человек. Анна построила себе хижину. И стали к ней приходить больные люди – и звери. Иногда под покровом ночи являлись молодые женщины за приворотным зельем или за разрыв-травой. Прослыла Анна колдуньей. И вот однажды, в самый канун Нового года, когда она никого не ждала, раздался стук в окно ее хижины. Выглянула Анна и увидела прекрасного юношу, истекающего кровью. То был королевский бард, которого злой король велел засечь до смерти за смелую и язвительную песню про льстивое кривое зеркало его величества, отражающее только королевские достоинства.
Целый год лечила седая, как лунь, принцесса несчастного юношу. А когда вылечила, то не стала принимать от него никакой награды. Но сказала ему:
— Вот тебе трава тайная, заветная. Выпей ее- станешь невидимым и сможешь уйти из этого королевства.
— Нет,-отвечал юноша, никуда я не уйду от тебя, Анна, потому что нигде в другом месте нет мне радости.
— Почему? – удивилась Анна.
— Потому что полюбил я тебя. И если ты меня, прекрасная девушка, прогонишь, то останется мне только умереть,- прошептал он.
Никто за долгие годы не разговаривал с нею так. Приходящие за помощью старались не глядеть на ее скрюченную фигуру. Дети плакали от страха, завидев ее на улице. Анна обернулась в изумлении и вдруг увидела свое отражение в оконном стекле. Юная девушка, какой была она когда-то, глядела на нее. Анна провела рукою по своему лицу, выпрямилась… и поняла, что чары с нее спали.
За окном, как много лет назад. мела пурга. Приближался очередной Новый год. А Анна и королевский бард… Впрочем, оставим их одних. Им сейчас хорошо. И свидетели не нужны.
К. РОТМАНОВА.

ПЛАТОК

Ребенок впервые зашевелился во мне как раз в тот день. Странно: словно кто-то
внутри кнопки нажимает. Я шла домой. И хотела рассказать. Я была как бы маленькая
вселенная.
— Мы должны расстаться,- сказал он, едва я переступила порог квартиры.
— Надолго?- поинтересовалась я, чуть не рассмеявшись его торжественному тону. Он всегда так! Командировка какая-то — и он уже не то, что в панике. Но — собирает мужество, чтобы оторваться от дома. И от меня. Я знала это, и мне всегда в первый момент было смешно. Тяжело — после. У него, как я подозревала, как раз наоборот.
— Навсегда, — сказал он.
— Почему — расстаться?
Он молчал. Ходил по комнате. Курил, зажигая одну сигарету за другой. И ничего не
хотел объяснять. Что-то нес про немытые стекла, про свою маму, которая меня терпеть не
может. И еще про какую-то Валентину, которая работала у него на заводе секретаршей
директора. Валентина была красивая, длинноногая — и стерва, какие редко встречаются. Они
учились когда-то в одном классе. И он любил рассказывать, как из-за этой Валентины
совершались разные безумства. Так вот сейчас он еще сказал, что собрался жениться на
ней. Мол, первая любовь не умирает. И еще что-то в том же роде. В общем, все это было вранье. Он даже не заботился о правдоподобии. А взгляд все убегал куда-то. И я не могла его поймать, этот взгляд. И ничего, ну абсолютно ничего не понимала.
А он ходил по комнате, как заведенный. И чуть не сшиб меня с ног, когда я
случайно оказалась у него на пути. Чтобы удержаться на ногах, я обняла его. Я не хотела
его любви — вдруг поняла, что мы действительно расстаемся. И что он мне лжет.
И чего-то боится. Все это на него было совершенно не похоже. И мне было плохо.
А потом мы лежали на диване. И я вслушивалась в его тяжелое дыхание. Руки его
обжигали меня. Но про маленькую вселенную я ничего не сказала. И не положила его
ладонь туда, где стучалось его дитя.
Через неделю я уезжала. Чемоданы стояли в углу. С минуты на минуту должно было прийти такси.
— Знаешь, я хочу попросить тебя об одной вещи, — сказал он.- Не звони мне. И
вообще, не интересуйся моей жизнью. Я обещаю тебе то же самое. Ладно?
Я кивнула…. За окном заголосило подошедшее такси.
Я сдержала свое обещание. А вот он отыскал меня. В роддоме того города, где жили мои родители. И где я родила свою дочь. Передал бульон из курицы (сам варил), книжку — почитать, а еще смешной камушек, похожий на сердечко, найденый им когда-то на
Черном море. Курицу я съела, книжку вернула непрочитанной, а камушек поставила на
тумбочку, перевернув так, что он был похож уже не на сердце, а на полтуловища —
ягодицами вниз.
Потом он звонил мне домой. Спрашивал, как я назвала девочку. И почему-то обиделся, что в графе «отчество» в свидетельстве о рождении его имя не фигурирует.
— Выполняю обещание, — сказала я.
— А на кого похож ребенок? — осторожно спросил он.
— На самого себя, — уклончиво буркнула я.
— Можно приехать посмотреть?
— Нет. Этого не нужно.
— Почему?
— Потому что я этого не хочу. Уже не хочу.
Любашка расплакалась. Пора кормить! Но прежде, чем положить трубку, я спросила:
— Слушай, а почему все же мы расстались?
Короткие гудки отбоя были мне ответом. Я пошла кормить дочку, поправляя
сползающий с плеч черный платок
Этот платок, огромный, с бахромой, был мне подарен когда-то давно. Не помню, по
какому случаю — но уж точно без всякого намеке на траурность. Я не снимала его всю
беременность. И потом еще — пока он не потерялся. Подозреваю, что моя мама, которая по
сей день ничего не знает об истории, предшествовавшей рождению внучки, спрятала этот
платок. Подальше от траурных ассоциаций. Если б траур можно было снять так же просто,
как потерять платок!
х х х
— А я знаю, где мой папа,- радостно сказала четырехлетняя Любаша, когда я вела ее
домой из детского сада,- Он умер! Да? (Откуда она это взяла?!)
— Да, — ответила я. И зачем-то добавила:
— Разбился на мотоцикле, когда ехал к нам с тобой.
— У Антошки тоже папа умер. И он с мамой ходит к нему на могилку. А где мой папа похоронен? Почему мы к нему не ходим?
— Это далеко, — сказала я.
И разревелась. Любаша гладила мои руки своими холодными ладошками и, успокаивая, приговаривала:
— Мамочка, не плачь! Не надо! Мы обязательно к нему поедем! Да? И цветочки
красивые принесем!
Больше мы к этой теме не возвращались. Я даже слово «папа» избегала. А через три
года дочка вдруг сказала:
— Покажи мне, где папа похоронен!
Это было совсем недавно. В конце мая. Мне казалось, что я хорошо знаю свою девочку. И я пообещала свозить ее на могилку перед началом учебного года, в конце августа. Любаша обычно забывает обещанное. Но уж если не забудет, то вцепляется мертвой хваткой.
«Слово надо держать!»- этого я требую от нее. И сама вынуждена выполнять то, что пообещала. Даже если пообещала так, сдуру. Если я не буду этого делать, то и от нее требовать не смогу.
Так вот, на днях Любаша вспомнила:
— Послезавтра мы едем в Ригу? Да?
— Зачем? — удивилась я.
— На папину могилку. Ты же мне обещала!
Перед этим она долго возилась с календарем, что-то искала в нем. Усиленно шевеля
при этом губами.
— Ну, посмотри! Вот, послезавтра — воскресенье. А в понедельник уже первое
сентября. А ты сказала, что поедем в конце августа.
Мы собирались ехать сегодня. Я не знала, что буду делать. И чем все это кончится.
Но Любаше нужна хоть могилка отцовская — куда цветы приносить.
…Мне позвонила подруга, его сестра:
— Ты знаешь, что Олег позавчера на мотоцикле разбился? Я только что с похорон.
— Приезжай ко мне, — сказала я.
И она приехала. И мы пили водку, которую я вообще-то не пью. Но отовариваю талоны. Бутылка в месяц — жидкая валюта, мой подарочно-взяточный фонд. Так вот сейчас мы пили эту самую водку, вспоминали всякую всячину — благо, вспоминать было что… Она ничего не знала о том, что меня связывает с ним. Вот только знала, что я жила у него в доме, когда меня вышибли с работы за стихи в самиздате, и квартирная хозяйка отказала в жилье.
— Да, а ты знаешь, почему он тогда тебя с квартиры попер?-неожиданно спроси она. — К нему из КГБ приходили. Помнишь, он в командировку на Кубу собирался? Так
ему сказали, что если он тебя не выставит, то не видать ему Кубы, как своих ушей. Между
прочим, ты ушла оттуда вовремя. У него начался страшный запой. Соседи несколько раз
милицию вызывали. Всю посуду перебил. Костер на полу разжечь пытался. Я приезжала,
заходила к нему — ужас!
А на Кубу, кстати, его так и не пустили. Из-за запоя или из-за меня, не знаю.

Приученные с детства не делать культа из еды, а есть, что на стол подадут, сегодня мы с удивлением наблюдаем настоящий ренессанс литературы о кулинарии. И это не сборники рецептов приготовления пищи! Это произведения художественной литературы, окрашенные то нежными воспоминаниями о кухне детства автора, иногда – вдохновенное попурри на темы блюд, экзотических для автора или для читателя… В книге же Татьяны Куштевской разговор о еде, о самой бытовой материи переходит в разряд увлекательной интеллектуальной беседы, потому что непосредственно связан с именами классиков русской литературы. Это целая вереница эссе, которые автор сопровождает 240 рецептов любимых блюд гениев!
Писательница, в прошлом кинодокументалист, преподавательница ВГИК, много лет назад переехала из Москвы в Германию. Творчество Татьяны Куштевской обращено к немецкому читателю, очарованному русской культурой в самом широком смысле. Писательница повествует о жизни людей в отдаленных уголках России, где сама когда-то побывала и где оставила частицу своей души. Написала книгу о судьбах талантливых русских женщин-эмигранток, получивших известность за рубежом, но, увы, мало известных на оставленной ими Родине. Кроме того, книга, написанная раньше, «Поэзия русской кухни», уже полюбилась немецкому читателю!
В самом центре столицы Австрии, в Peterskirche 4 сентября Татьяна Куштевская представляет новую книгу „Zu Tisch bei Genies. Neue kulinarische Streifzüge durch di russische Literatur“ («Застолье с гением. Новая кулинарная экскурсия по русской литературе»). Книга только что, летом 2014 года, вышла в Германии, в дюссельдорфском издательстве „Grupello“.
Я встретилась с писательницей Татьяной Куштевской, чтобы побеседовать с ней о ее новой книге.
— Татьяна! После первого успеха трудно возвращаться к уже разработанному – как же Вы на это решились?
— Я получила от читателей сотни писем с просьбой продолжить тему. Один из читателей написал: «Подарил я Вашу книгу жене – и, знаете, она забыла, что семью кормить надо! Она только мечтательно перелистывала страницы и зачитывала нам особо поразившие ее пассажи из Вашей книги!»
И я подумала: не пригласить ли читателя в гости к гениям русской литературы, которые были еще и большими знатоками хорошей кухни?! Например, на обед – с Львом Николаичем Толстым в Ясной Поляне, на ужин – с Антоном Павловичем Чеховым в прославленном «Славянском базаре», на чай – с супругами Достоевскими?.. Пусть почувствуют себя в роли «восторженного едока, бросающего сладострастные взгляды на яства земные»! Помните описание дорожного обеда Павла Ивановича Чичикова: «Покамест ему подавались разные обычные в трактире блюда, как то: щи со слоеным пирожком, нарочно сберегаемым для проезжающих в течение нескольких недель, мозги с горошком, сосиски с капустой, пулярка жареная, огурец соленый и вечный сладкий пирожок, всегда готовый к услугам…»? Николай Васильевич Гоголь любил роскошные кулинарные описания, любил и тех, кто ел с аппетитом. Между прочим, и сам он умел готовить итальянские блюда, например, макароны Rigatoni. А как умел живописать еду Иван Андеевич Крылов! Я привожу в книге его любимое меню – это был подлиинный гастрономический гений!
— Старинные рецепты – это музыка ушедшей жизни, не всегда даже понятная нашим современникам! Нужно, к примеру, залезть в Толковый словарь Ожегова, чтобы выяснить, что «пулярка — это молодая курица, откормленная для стола».
— Действительно, в старинных рецептах встретишь и романтический марешаль из рябчиков, и поэтически звучащее бламанже миндальное, и простонародные булдыжки, и многое другое. Разыскивая рецепты для этой книги, я узнала больше подробностей дореволюционного быта, чем из десятка исторических романов! А самое интересное, что живописные, а часто и экзотические рецепты не только радуют воображение, но и способны подвигнуть нас на осуществление их!
— Скажите по секрету, как Вы сами-то относитесь к приготовлению еды?
— У меня всегда было трепетное отношение к этому процессу! Я уверена, что ни в одном из изящных искусств нет такого простора для фантазии, как в кулинарии!
— Какими своими находками в русской литературе Вы особенно гордитесь?
— Это рецепты русских супов – начиная с богатых купеческих щей, которые готовились два дня в трех бульонах, и заканчивая незаслуженно забытой ботвиньей.
— А Вы пробовали что-нибудь приготовить из того, что Вы собрали и описали в этой книге?
— Конечно! Я для себя назвала это – «проиграть партитуру кулинарной книги». Многое готовила строго по тексту собственной книги. Были и свои сложности: не все нынешние продукты соответствовали качеству старинных рецептов! Но суп-пюре из спаржи, грибной борщ с черносливом, пшенную кашу с тыквой, белугу в рассоле я осуществила. Я готовила и сама себе при этом говорила: «Какой русский не любит… вкусной еды!» А уж как ее любил гончаровский Обломов! Он себе и в жены взял не умницу и красавицу Ольгу Ильинскую, а домовитую Агафью Матвеевну, которая на рынке «одним взглядом и прикосновением пальца решает, сколько курице месяцев от роду, давно ли уснула рыба, когда сорвана с гряд петрушка.»
— Вы могли бы поделиться секретом любимых обломовских фаршированных цыплят?
— Пожалуйста! Все, что Вам нужно – это цыпленок, несколько долек чеснока, растительное масло, соль и перец по вкусу. А для начинки – 500 граммов куриновй печенки, стакан гречки, две луковицы. Отвариваете в одной кастрюле печенку, в другой – гречку, поджариваете лук. Цыпленка разрезаете вдоль брюшка, удаляете скелет и скалываете разрез палочками-зубочистками, оставив небольшое отверстие. Перемешав и посолитв все составные части начинки, заполняете ею отверстие в брюшке птицы. Смажьте цыпленка смесью из чеснока, масла, соли и перца и положите в разогретую духовку на час-полтора!
— А у Достоевского тоже были свои кулинарные пристрастия?
— Вообще-то автор «Братьев Карамазовых» был большим сладкоежкой! Он так любил коломенскую пастилу к чаю, что жене его Анне не раз пришлось ездить в Коломну, где еще с 1735 года существовала пастильная фабрика! А иногда Анна и сама готовила для мужа этот деликатес, главным ингредиентом которого были антоновские яблоки. То, что мы сегодня знаем под названием «пастила», ничего общего не имеет с тем нежнейшим русским лакомством, у которого так и нет аналогов в мире! Это был деликатес, любимый также и Чеховым. Его описывал Иван Иванович Лажечников в историческом романе «Ледяной дом». Вот Вам рецепт пастилы, известный в России с пятнадцатого века:
Яблоки положить целиком в кастрюлю, залить небольшим количеством воды и варить, пока на кожице не появятся трещины! Затем вареные яблоки протересть через сито. На четыре стакана пюре взять два стакана сахара и размешать! Добавить два яичных белка и взбивать до образования пены! Вылить полученную массу, слоем в два сантиметра, в смазанные маслом формы! Прикрыть бумагой и поставить в печь или духовку, разогретую до 50° C, на четыре часа! Когда поверхность затвердеет, пастилу вынуть, дать остыть и нарезать кусочками! Потом эти кусочки посыпать сахарной пудрой и снова подсушить со всех сторон! Хранить пастилу надо в коробке, стенки которой выстланы пергаментной бумагой.
Повозиться с этим рецептом стоит! Говорят, Джоаккино Россини, великий композитор, а также гурман и автор около 50 известных кулинарных рецептов, отведав пастилу и запивая ее шампанским, пошутил: «Есть, любить, петь и переваривать – вот четыре действия комической оперы, которую мы называем жизнью и которая испаряется, как пузырьки в бутылке шампанского!»
Именно пастилу с середины девятнадцатого века экспортировали в Европу, как национальное лакомство из России. Правда, и писали тогда это слово через о, то есть то, что постлано.
— В книге много иллюстраций, выполненных мастерски, с теплым юмором! На обложке, к примеру, Вы – в окружении классиков литературы за накрытым столом. Есть портреты Пушкина, Гоголя, Гончарова – и все как-то связаны с темой застолья. Кто оформлял книгу?
— Моя дочь, московская художница Янина Куштевская. Она хорошо поработала – сделала более двухсот иллюстраций.
Клавдия РОТМАНОВА

            Меня среди ночи разбудил ливень. Молнии фотовспышками освещали резную мощь соснового леса. Взрывы грома откликались мгновенно. Видно, белый дом под красной черепичной крышей оказался прямо в эпицентре грозы, бушевавшей над побережьем. Вертикальным частоколом стояли струи воды. Во всем этом было нечто нереальное. Все в доме спали.Их почему-то не тревожила стихия.

            — Ночь, гроза… Осталось только появиться трагической красавице с младенцем на руках… Как в индийском кино! – сказала я в темноту.

            — Скорей — в американском, — услышала я чей-то голос. – Море гудит. Вокруг лес. Не хватает лишь путника в ковбойской шляпе с кобурой на боку, который заблудился в непогоду. Бррр!.. Чем не начало для вестерррна?!

            Кто-то большой, в насквозь промокшей шубе, резко вздрогнул и прижался к моим ногам.  Опять блеснула молния. И снова громыхнуло.  Пес, как и я, старался спрятаться под узкую стреху крыши над входом в дом. Ему тоже было мокро. И он к тому же боялся грозы. При каждом ударе грома вздрагивал.

            —  Вестерн? А ты откуда такие слова знаешь? – удивилась я.

            — А ты думаешь, что, если я собака, то кроме «Фас!», «Фу!» и «К ноге!», ничего и знать не могу? – проворчал пес. – Меня Человек иногда в дом пускает – погреться  и телевизор посмотреть. А уж в раскрытую книжку заглянуть – нормальное дело! Только не говори моим, что я тут с тобой лясы точу! Им обоим не понравится это! Знаешь, шум начнется, телевидение приедет. А мы тишину любим, спокойствие…                                                                                                                                                                              

            — Он знает, что ты умеешь разговаривать?

            — Еще бы! Я, как пришел, сразу сам ему по имени представился. Сказал, что меня зовут Ремис. И что лапам больно – отморозил, пока добирался. Зима стояла жуткая. И дорога неблизкая. Я тогда совсем щенком был… Ну да ладно! Дело давнее!..

            Ремис, наконец, устроился рядом со мной под узким карнизом крыши и смотрел на низвергавшийся с небес поток воды уже с меньшим отвращением. Мое присутствие его успокаивало. А я уже и не удивлялась, что настоящая собака разговаривает со мной на вполне понятном, очень хорошем человеческом языке.

            — А почему тебя назвали Ремисом? – осторожно спросила я.

            — Я сам себя назвал! Мой Прежний, как в карты играл, все говорил это слово. И очень злой был, кричал на меня. От стола гнал.  Я прятался, чтоб не стукнул… Ну, вот я и решил, что этот самый «ремиз» я и есть! Стал отзываться. Ему это слово очень даже нравилось. Когда те другие, что с ним играли, говорили «ремис», он рад был! Так один из них сказал: «Ремис» — да как пнет меня сапогом! Я задохнулся от боли – и вцепился ему в ногу. А Мой Прежний за меня не заступился. Он же видел, что я не был виноват, и не заступился. Он схватил меня и вышвырнул в снег. Больно так схватил! И кричал, что я… сама понимаешь, что! Плохое слово – чего повторять! Как будто я виноват, что мамаше моей прохожий беспородный пес понравился! Ну, я и уполз! А что было делать?! Отдышался. И ушел, куда глаза глядят.

            Дождь тем временем стих. Промежутки между вспышками молний и раскатами грома все удлинялись. Пес внезапно выскочил из-под навеса и исчез в темноте. Вдруг стало слышно, что кто-то похрумкивает в саду. Большая рогатая тень нарисовалась рядом. Огромный лось невозмутимо объедал яблоки в саду, а Ремис стоял рядом и  тихонько потявкивал, виляя хвостом. Я пошевелилась, чтобы выбросить сигарету, намокшую от дождя.

            — Зря ты куришь тут, — сказал обиженно вернувшийся ко мне Ремис. – Друга спугнула! И полакомиться не дала. Между прочим, здесь нет других яблонь. Песок… На нем только сосны и умеют жить.

            Мне стало неловко. Я потрепала пса по мокрой спине и ушла в дом. Спать.

            Утром я встала поздно. Солнце слепило глаза. От дождя и следа не было, только роса перед домом была особенно густой. Пес гремел цепью в глубине сада, к нам не подходил, только  издалека поглядывал на меня. Я не рассказала о ночном разговоре с Ремисом никому. Потому, что обещала. Да и все равно никто бы не поверил!

            Латвия, Лепсте. Октябрь 2010 г.

Я сотрудничала с газетами «Европа-Экспресс» и «Еврейская газета» с самого их основания. Вот уже несколько лет не пишу для них. Почему? Потому что устала звонить, писать и выпрашивать заработанные мною гонорары. Это не из области отношения к деньгам, а из области самоуважения. Постепенно выяснилось, что нас таких много. И наконец хлопнул дверью и редактор, Михаил Гольдберг.
Мы, журналисты, которые работали с ним, а также некоторые читатели получили от него открытое письмо. Вот оно:

Уважаемые коллеги-журналисты, дорогие читатели!
Благодарю вас за активную реакцию на мое сообщение о прекращении работы в Werner Media Verlags GmbH.

Выражая мне поддержку и готовность сотрудничать в новом медийном проекте, многие пишут, как они длительное время безуспешно пытались получить от издательства Н. Вернера деньги за публикации, после чего либо истребовали их через суд, либо махали рукой, не желая возиться. Мне даже прислали издевательские, а то и просто матерные ответы Николая Вернера на требования авторов о выплате гонораров.

К сожалению, подобная практика уже давно стала обычной в издательстве. Настолько обычной, что в последние годы мне приходилось предупреждать всех авторов о том, что всё, что я могу сделать как редактор, – это вовремя подать в бухгалтерию гонорарную ведомость (что и делалось). Но я никак не мог заставить издательство эти гонорары выплатить.

Неплатежи касаются не только зарплат сотрудникам и гонораров, но и изданий из России и Украины, с которыми были заключены договоры о покупке материалов. Неудивительно, что вследствие такой политики большинство авторов и многие партнеры прекратили сотрудничество с издательством. В подобных условиях продолжение деятельности Werner Media было возможным лишь благодаря работе на износ небольшого редакционного коллектива (на конец 2012 г. он включал в себя пять редакторов, делавших четыре издания) и помощи тех немногих авторов, которые из альтруизма сохраняли верность газетам, в создании которых принимали участие.

Однако и это не было пределом: в конце 2012 г. два редактора были уволены. Теперь три русскоязычных издания готовили два редактора, на одно немецкоязычное были выделены 1,5 ставки. Пишу «выделены», поскольку оплата труда их получателей производится с задержкой на 4–6 месяцев.

Зная Николая Вернера и его «манеры» обхождения с бывшими сотрудниками, я предвижу, что издатель выльет на меня ушаты грязи, пытаясь убедить читателей в моей некомпетентности, предвзятости и прочих надуманных смертных грехах, которые ему якобы приходилось терпеть все 13 лет моей работы. Для него во всём всегда виноваты все, кроме него самого.

Хочу рассказать, в каких условиях делались издания Werner Media. При этом не учитываю мою работу над изданиями на завершающем этапе (в Werner Media нет специального выпускающего редактора), выполнение административных функций и общение с авторами и читателями. Если суммировать все полосы, которые мне лично нужно было писать или редактировать (а это 28 полос в неделю в журнале «Европа-Экспресс» и 24 полосы в месяц в «Еврейской газете»), то при нормальной 40-часовой рабочей неделе на одну полосу у меня было «целых» 48 минут. Поэтому реальное рабочее время было как минимум вдвое больше.

Я люблю свою работу и мне дороги газеты, которым я отдал многие годы жизни. Поэтому со временем я не считался. Спасибо, помогали немногие оставшиеся авторы, а также ряд изданий, работавших не с Werner Media, а со мной лично, не требуя за это денег.

Вот так я по 80 рабочих часов в неделю «вредил» Вернеру, который не только считал подобное положение дел нормальным, но и за этот потогонный «конвейер» платил с задержкой до шести месяцев. Многим авторам и партнерам он не платил вообще и с этой целью передал свои издания из Werner Media Group GmbH в Werner Media Verlags GmbH. Сегодня те, кто пытаются предъявить какие-либо претензии Werner Media Group GmbH, узнают о том, что фирма лукаво сменила название и в отношении нее начат процесс банкротства в связи с многомиллионными долгами. В такой же ситуации и тоже с многомиллионными долгами находится еще одна фирма Вернера – Nictory GmbH.
Я полагаю, что Николай Вернер постарается привлечь к работе над своими изданиями других работников, обещая им, что в ближайшем будущем его финансовые проблемы будут решены (возможно, за счет российских госвливаний). Не пытаясь влиять на решение моих коллег-журналистов, которым предложена подобная «честь», хочу заметить: реалистичность этих обещаний вызывает у меня большие сомнения. Но при любых обстоятельствах «технология» работы в издательстве вряд ли изменится. Здесь по-прежнему будут стараться выжать из сотрудника максимум, заплатить ему минимум с как можно большей задержкой, а когда он возмутится – оболгать его.

Маленький штрих, характеризующий «мораль» издательства Werner Media. Когда после увольнения в связи с неуплатой денег за полгода работы я обратился с просьбой заполнить соответствующий бланк для подачи его в агентство по труду, мне был выдан документ с подписью и печатью, свидетельствующий о том, что все зарплаты были мне якобы выплачены.
Так что будьте осторожны, вступая в какие-либо деловые контакты с Николаем Вернером.

С уважением и уверенностью в дальнейшем сотрудничестве,

ваш Михаил Гольдберг

НЕМНОГО СОЛНЦА В ОБЛАКАХ
Выставка еврейских художников Дюссельдорфской общины называлась «Много солнца и немного облаков». Она проходила в выставочном зале Ballhaus Nordpark Düsseldorf, закончилась еще 18 ноября 2013 года, но ее долго еще будут вспоминать и все ее десять участников, и гости, и, конечно, организаторы – члены комитета по культуре Дюссельдорфской еврейской общины.
Как рассказала Таня Рубинштейн-Хоровиц, подготовка к этой выставке длилась целых два года. Поддержку выставке еврейских художников выразил также классик послевоенного авангарда в изобразительном искусстве Конрад Клаппек (Konrad Klapheck), живущий в Дюссельдорфе. Он предоставил для экспозиции три своих живописных полотна. Как заметила Таня Рубинштейн-Хоровиц, понадобилось немало изобретательности в составлении экспозиции, чтобы картины не подавляли друг друга и «не ругались между собой». В этом она толк знает! Ведь искусству экспонировать картины ее учил еще дедушка, знаменитый московский коллекционер картин Яков Рубинштейн!
* * *
Десять художников, членов Дюссельдорфской общины – о каждом нужно бы говорить отдельно! Но у меня самое яркое впечатление оставили работы двух из них: Виктора Хацкевича и Юрия Каракоза. Они ровесники – оба родились во время войны, в одном и том же Советском Союзе. Учеба, работа, выставки… Приблизительно в одно время, в послеперестроечный период, приехали в Германию: Виктор Хацкевич – из Минска, Юрий Каракоз – из Одессы. И на этом сходство заканчивается. Творческий путь у каждого развивался по-своему.
Картины Виктора Хацкевича выдают очень хорошую школу. Сразу же обращают на себя внимание и изящные линии, и богатая колористика, и игра свето-тени. В свое время Виктор Хацкевич закончил Белорусскую государственную академию искусств, по диплому — художник-монументалист. Стены Белорусского педагогического госуниверситета до сих пор украшает триптих, изображающий посадку Дерева Знания, его цветение и сбор урожая. На сегодняшний день сохранилась в интерьере автовокзала «Московский» монументальная, на сорок пять квадратных метров композиция Виктора Хацкевича «Баллада о Батьковщине», написанная по мотивам поэмы классика белорусской литературы Николая Гусовского «Песнь о зубре» (1523 год). Правда, будущее этого панно, написанного художником четверть века назад, неизвестно — предстоит реконструкция автовокзала.
— К сожалению, и на сегодняшний день не все сохранилось, — рассказывает художник. — Нет больше витражей-медальонов «Времена года» в кафе «Белорусское бистро», не сохранился интерьер гостиницы «Юбилейная» — огромная была работа, на все одиннадцать этажей здания!..
Он был членом Союза художников Белоруссии и бывшего СССР. По сей день любит свою Белоруссию и часто возвращается к ее неярким трогательным пейзажам и портретам людей, которых знал когда-то. Однако художник-монументалист всегда зависит от наличия заказов. В конце перестройки их уже не было. И Виктор Хацкевич решился на эмиграцию. В 2004 году вместе с женой поселился в Леверкузене. А в 2006 году был принят в Союз художников Германии. Он всерьез занялся графикой и станковой живописью! Его картины предметны. Краски глубоки и свежи, светотени дают такое ощущение объемности, что забываешь, что это – изображение всего лишь на плоскости. Он обращается к сюжетам древних легенд («Икар», «Дух леса»), рисует милые его сердцу белорусские пейзажи. На выставку он представил также натюрморты с цветами и совершенно фантастические сюжеты…
* * *
Трудно сказать, как смотрелись бы рядом с ними работы Юрия Каракоза, настолько явным был бы диссонанс. Другая манера, другое видение… Совсем другой творческий путь! Кажется, сама жизнь сопротивлялась изобразительному искусству в жизни этого художника. В детстве у него обнаружился абсолютный музыкальный слух — и родители отдали его учиться играть на скрипке. Это мальчику никак не нравилось! И он до сих пор с раскаянием вспоминает, как сломал дорогой, на последние деньги купленный инструмент! Ему пришлось рано начать работать, потому что отец был тяжело болен, а маме одной семью было не прокормить. Выучился на театрального художника, но занимался механикой кукол в кукольных театрах. Увлекся резьбой по дереву. Его скульптуры получили признание, неоднократно выставлялись в Одессе, Москве, Кракове, Сан-Франциско… Предложили вступить в Союз художников, но это было уже накануне отъезда в Германию. Здесь он также продолжает работать, но его работы ни во что не вписываются. И теперь их мало, кто видит.
Его стиль не похож на то, чем занимаются его немецкие товарищи по цеху. В куске дерева, в корневище виноградной лозы он видит и как бы вылущивает характер самого материала. Это совсем не в духе сегодняшнего пост-модернистского течения. Филигранно вырезанные детали, экспрессия, образы иронические и трагические… Живописью Юрий Каракоз начал заниматься сравнительно недавно, уже в эмиграции. Это был выход из одиночества. Все, что умеет он в живописи, он нашел сам. И техника – смешанная: акрил, тушь, карандаш – и все в одной работе. Яркие, чистые краски, полные мудрости, иронии и трагизма мотивы… Вот парящий над разверстым вулканом магендавид с вписанным в него скорбным ликом! А вот фанстастический пейзаж с корабликом на фоне красного неба!.. Но вот что в работах Каракоза найти трудно, так это покоя и умиротворения! Может быть, потому, что поиск Истины этого не обещает!
Клавдия РОТМАНОВА
На снимке
Юрий Каракоз в кругу своих произведений

(Фото – автора)

ГРУЗИНСКИЕ МОТИВЫ
Вернулась из Тбилиси. Я хотела наконец увидеть эту изумительную страну, куда не выбралась раньше,хотя все время собиралась туда.
Первые впечатления в нескольких словах. Сам город не похож ни на один из виденных мной прежде. Там, кажется, пространство имеет не три измерения, а, как минимум, четыре. Здания, мосты, растения расположены ярусами — и на такой высоте, которая для таких целей просто невообразима.
Удивило количество не столько древних храмов (об этом я знала), сколько — новых. Люди крестятся, проходя мимо церквей. Поначалу я удивлялась этому. На западе Европы человек, осеняющий себя крестным знамением у ворот храма, необычен.
Грандиозен и поражает воображение, особенно на фоне почти сельского городского пейзажа района Авлабар, кафедральный собор Святой Троицы (Самеба). Это самый высокий храм в стране. Его высота – 101 метр. Золотые купола Собора, стоящего на холме св. Илии, видны из любой точки Тбилиси. Храм этот — вполне традиционный, «настоящий», только с легкими элементами модернизма… Его строительство продолжалось десять лет и было завершено в 2004 году. Считается, что этот храм построен на народные пожертвования, но люди говорят, что деньги на него дал один человек, миллиардер, предыдущий премьер-министр Бидзина Иванишвили.
Это имя я слышала много раз: когда мне показывали новый железнодорожный мост в районе того же Авлабара, на отреставрированной красивейшей центральной улице Марджанишвили, в Центре русской культуры «Русский Дом» — и везде люди об Иванишвили говорили: «Это он дал на это деньги!» Да, многое построено, обновлено, проводятся фестивали и выпускается журнал – все это создано на собственные средства этого человека, который теперь, когда я пишу свои заметки, возвращается в бизнес из политики, чтобы все-таки неформально остаться в ней.
* * *
Я приехала в гости к давнишнему приятелю, очень интересному художнику Георгию Гураспашвили. Мы с ним познакомились в Дюссельдорфе более пятнадцати лет назад. Он часто бывает в Германии. Картины Георгия также больше известны на Западе. Дома он выставляется мало и редко. Но сейчас затеял в Тбилиси интереснейшую вещь, какой мало, кто на свете из художников занимается! Он учит рисовать… незрячих! Среди его учеников — и те, кто утратил зрение, и те, кто родился незрячим.
— У них, особенно у тех, кто никогда не видел окружающий мир и не знает ни линий, ни цвета, совсем другое представление о реальности! – рассказывал мне Георгий. – Они предпочитают округлости и не доверяют прямым линиям, потому что там, где прямая заканчивается, исчезает и ориентир в пространстве, которого можно держаться рукой. Поэтому они и дома рисуют круглыми! А цвет для этих людей – просто символ. Большей частью они не рисуют предметы, но сколько же энергии и страсти в их беспредметных работах! Их мир не беднее. Он – другой. Я хочу этот их мир постичь – и помочь моим ученикам донести свое восприятие до мира зрячих!
У Георгия Гураспашвили есть своя методика, которую он считает своим ноу-хау. Он очень заинтересован в единомышленниках в Европе и в мире, потому что уверен в том, что его идея может быть плодотворна не только в Грузии.
Сейчас его проектом заинтересовалось Министерство народного образования Грузии. Благосклонна и Академия художеств страны. Как раз, когда я приехала, Георгий был по горло занят подготовкой выставки своих учеников. Выставка удалась! Теперь в одном из музеев в Тбилиси организована постоянная экспозиция незрячих художников. И, кто знает, может, она в будущем окажется основой отдельного музея?
* * *
Хотя Георгий был все время занят, он не забывал уделять внимание и мне, его гостье. Я побывала в высокогорном селе Чаргали на фестивале, посвященном классику грузинской литературы Важи Пшавелы. Георгий отправился со мной в Мцхету, показал мне величественный Светицховели, кафедральный патриарший храм – самое большое историческое сооружение в Грузии, которое веками является центром христианской Грузии. Побывали мы и в монастыре Джвари (Храм Креста), самом древнем в стране, воздвигнутом в VII веке. Этот монастырь издалека притягивает взгляд — так органично вписанный в силуэт одноименной горы, словно вырос там естественным образом.
Пожалуй, никто не умеет так искренне и естественно знакомить людей, как люди Кавказа! Причем, новые знакомства, если и не перерастают в дружбу, то вспоминаются долго и тепло. Но об этом надо рассказывать отдельно! Замечу лишь, что в Грузии к незнакомому человеку сразу же относятся очень доброжелательно. Конечно, если он поведет себя плохо, то и отношение быстро изменится. В Западной Европе — наоборот. Незнакомца, чужака сперва встречают настороженно, и к лучшему отношение меняется лишь по мере знакомства. Не знаю, как правильнее, но там и дышалось лучше, и улыбаться хотелось чаще.
* * *
Что не понравилось? Отсутствие надписей на понятном мне, туристке, языке. Самое странное, что грузины, как, впрочем, и другие народы из постсоветского пространства, русский язык знают лучше, чем английский. Если постараться и не учить грузинских детей русскому, а учить английскому, то с течением времени языковой барьер станет непреодолимым. Пока что грузинская молодежь по-русски говорит, но – с трудом. Желания понять друг друга все же недостаточно при нехватке слов!..
Обо этом я думала, гуляя по проспекту Руставели мимо давно не крашенных, но все же прекрасных старинных зданий, вдоль многочисленных скамеек для прохожих. В отличие от большинства западноевропейских городов, Тбилиси милостив к пешеходам. Но так и не поняла, что там за здания с колоннами красуются на проспекте,поскольку по-грузински я, увы, ни слова не могу прочитать!
Зато какой же восторг я испытала на борту самолета «Тбилиси – Варшава»! (Первую часть пути я летела самолетом LOT-a). Словно ко мне вернулся дар слышать – и, соответственно, говорить, болтать, щебетать! Восторг продолжался до самой посадки. А потом нас отправили по коридору для пассажиров НЕ ИЗ Евросоюза. И вот тут я поняла разницу! Таможенники осматривали нашу ручную кладь медленно и придирчиво, старательно искали какую-нибудь контрабанду или еще что-нибудь, что могли не разрешить к перевозке. Люди как-то потускнели от усталости. Дети хныкали. Мы уже не совсем проходили по категории «люди» — мы были «пассажиропотоком».
Подошла моя очередь И, вот незадача! У меня, кроме законного багажа, была купленная в магазине Tax-free Тбилисского аэропорта бутылка дорогущего коньяка. Дело в том, что в этом магазине кроме парфюмерии, алкоголя и сладостей, не было в продаже ничего! Я показывала варшавским таможенникам чек, просила, почти плакала – они были неумолимы. Один из них посоветовал выйти из этой зоны и перед паспортным контролем оформить бутылку как багаж. Мне не удалось и это сделать! Выход отсутствовал. Вышел офицер и на неплохом русском резко сказал: «Покажи документы! У тебя есть документы?!» Только увидев мой немецкий паспорт, перешел на «Вы». Но не выпустил. Я отдала бутылку каким-то уборщицам – и опять пошла на контроль. На сей раз меня пропустили.
Есть пословица: «Во всяком свинстве можно найти кусочек ветчины!» В моей истории – тоже. Не знаю, получится ли, но, по крайней мере, постараюсь польскую таможню обходить стороной.

Я – САМЕЦ!

Я – Кот. Самец. И этим интересен в мире кастратов, где живу. По крайней мере, интересен самому себе. Не даром телепатии – многие из нас умеют читать мысли наших собратьев и других существ, в том числе и Людей. И даже умение слагать песни не выделяет меня из нашего сообщества в такой степени, как то, что я – самец.
Мой брат, этот самодовольный толстый матрас, не всегда был таким, как сейчас. Маленький, черненький, проказливый – он был самым живым и веселым в нашей семье. Когда ему был год, Люди отнесли его в то страшное место, откуда наши братья выходят уже без желаний и без представления о своем мужском достоинства. Говорят, это делают под наркозом. Но ведь когда-нибудь наркоз кончается! Мой брат, очнувшись, сутками кричал, он чуть не умер от боли и бесчестья – я не видел его, но чувствовал его плач. Я ничем не мог ему помочь… И я еще не понимал, что наша внутренняя связь уже окончилась.
Мы иногда и сейчас общаемся. Он живет в доме напротив, а я часто навещаю старую вишню у него под окном – там часто хлопает крыльями любимая мною пища. Я знаю, что брата хорошо кормят. У него есть приятель – такой же угрюмый кастрат, на пару лет старше его. Они сплетничают об окружающих их людях и сладострастно обсуждают свое меню. Но, честно, мне это мало интересно. Он говорит, что теперь свободен от глупых страстей и понимает, как правы были его люди. Он говорит, что самое ценное сегодня – знать, что с тобой будет завтра и планировать свои желания на будущее. Скучно!
Раньше я рассказывал ему о своих делах. Он ворчал: «Глупости!» — и засыпал… А мне тогда так нужен был друг. Еще недавно я был женат. Моя жена, Тильда, зеленоглазая рыжая красавица, была для меня сущей загадкой. За все время я не слышал от нее «нет». Но также никогда не говорила она «да». Она вообще была молчалива. И как бы бесчувственна. Мой самодовольный братец говаривал, что я дурью маюсь, и что мягкое и теплое – это единственное, что нужно. «Все остальное – романтический бред», — добавлял он.
Однажды моя Тильда исчезла, она ушла от меня. Люди говорят, что я истерзал ее своими желаниями. Кто-то видел ее на помойке. Грязную, насквозь промокшую. Но ко мне она так и не вернулась. C тех пор, как моя Тильда ушла, я понял одно: каждому нужна Cвоя Кошка! Какая угодно, но – своя. Тильда была моей Кошкой. И если ее нет рядом, то я хочу хотя бы о ней говорить. Пусть даже с этим самодовольным толстым типом, моим братом! Это почти то же самое, что чувствовать ее! Мне уже почти все равно, с кем делать то, что я делал с нею. Но говорить о ней, называть вслух ее имя…
И я отправился навестить старую вишню: там вовсю чирикали воробьи. Они шебуршали в листве и склевывали совсем уже спелые темные ягоды. Стоило мне притаиться – и птица была бы уже в моих когтях! Хорошая, хоть и маленькая добыча! Но на сей раз мне даже и охотиться не хотелось. Я вспрыгнул на подоконник, чтобы братец увидел меня. И – чуть не свалился. С той стороны стекла на меня смотрела… моя Тильда. Все такая же – зеленоглазая, рыжая, роскошная. Рядом с нею стояла миска с недоеденным фаршем. А мой братец поглядел на меня взглядом победителя – и покровительственно лизнул Тильду в макушку.
2004 год.